Неевклидовы люди - Мария Фомальгаут

Неевклидовы люди

Мария Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2016

© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-1064-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Музыка из утюга

– Что вы помните?

– А?

Кадровик смотрит на меня. Холодно. Пристально. Повторяет:

– Что. Вы. Помните.

– Из… из чего?

– Вы знаете, я о чем.

В груди становится холодно. Еще пытаюсь отшутиться.

– Э-э-э… я на собеседование… в библиотеку наниматься…

– Очень рад. Мы вас берем. Давайте… документы оформим. А теперь расскажите, что вы помните.

Понимаю, что это испытание. Говорю как можно спокойнее:

– Ничего.

– Совсем-совсем ничего?

Развожу руками:

– Ну, подумайте сами, как я могу что-то помнить?

– Значит… не помните…

Кадровик теряет ко мне всякий интерес. Равнодушно заполняет документы.

Что вы помните?

Проклятая фраза не дает покоя.

Оглядываю полупустую улицу, осторожно направляюсь в сторону крашеной девицы.

– Э-э-э… что вы помните?

Девица отступает в темноту ночи, натыкается на стену.

– Я… я щас милицию позову.

– Да что вы, я же вам ничего не это… я только спросить, что вы помните?

Шепчет, еле сдерживается, чтобы не сорваться на крик:

– Да ничего я не помню, отстаньте вы от меня!

Отстаю.

Ухожу в холод ночи, в блики фонарей.

– Э-э-э…

Кадровик смотрит на меня, как на… не скажу, что.

– Подождите за дверью.

Успеваю выпалить ему в лицо:

– Я помню.

– Что?

– Вы спрашивали… что я помню. Я помню…

– Дверь закройте. Да не с той стороны, с этой. Что. Вы. Помните?

– Машины такие…

Кадровик настораживается:

– Летающие?

– Не. В гармошку складываются, и через порталы проходят.

– Интересно… – кадровик хмурится, – мне почему-то вспоминается, что летали машины… ну я еще маленький был, мне два года было…

– А мне три было. Так что я лучше помню.

– Ну-ну, хорошо вам… а ещё что-нибудь?

– Что – что-нибудь?

– Помните?

– Ну вот, например:

Там, где ветер холодный над звездами стынет,

Застываю, дрожа,

Застываю, дрожа,

И скитаюсь опять день и ночь по пустыне

Я – мираж миража,

Я – мираж миража…

– А дальше?

Смущаюсь.

– А дальше не помню.

– Это что вообще? Песня?

– Ну да. Из какого-то утюга услышал.

Кадровик таращит глаза:

– Из чего-о?

– Из… ну, это фраза такая… Про популярную песню говорят, что она из каждого утюга звучит. Короче, где-то по радио услышал.

– Отлично. А как радио выглядело, не помните?

– Ну… хоть убейте, не помню…

Просыпаюсь от дверного звонка.

Вот так.

Среди ночи.

Началось.

И не хочется вставать, и теплится чуть живая мыслишка, отсидеться, отлежаться, может, уйдут, да где это видано, чтобы они ушли…

Снова звонят в дверь. Не понимаю, почему звонят, почему не открывают дверь так, что им стоит открыть дверь… вот так… просто…

Подхожу к двери.

– Это я… я…

Женский голос. Припоминаю знакомых женщин, знакомые женщины не припоминаются.

Открываю.

Спрашиваю себя, зачем я открыл, правильно, заходите, люди добрые, среди ночи, берите, что хотите, да у меня и брать-то нечего. Или это эти пришли… те, которые приходят за теми, кто помнит…

Накрашенная девка вваливается в прихожую.

– Здрассьте.

– Э-э-э… не вызывал.

– Чего?

– Не… не вызывал я вас, говорю… квартирой ошиблись.

– Да не за этим я. Вы меня спрашивали… что я помню.

Узнаю её.

Вспоминаю.

– А-а-а… вы что-то вспомнили?

– Ну да. Я это… знаете… серьги такие были… в ушах… красивенькие такие, блестящие…

Делаю вид, что мне интересно.

– Только это не сережки были, это носитель информации. И еще с помощью этих сережек можно было к какой-то там всемирной сети подключаться…

– Это у вас такие сережки были?

– Не… у тетки какой-то видела… а мне так хотелось… мне тогда годик был…

Мотаю головой.

– Не может ребенок помнить…

– …что с ним в год было? Вот-вот, мне так все говорят. А я помню. А вы что помните?

– Да я… немного. Ну вот,

Там, где ветер холодный над звездами стынет,

Застываю, дрожа,

Застываю, дрожа,

И скитаюсь опять день и ночь по пустыне

Я – мираж миража,

Я – мираж миража…

– Ой, это стихи, да?

– Это песня была… по радио звучала. А как радио выглядело, не помню, не спрашивайте. Не помню. И вот еще… машины в гармошку складывались и через порталы проходили.

– А машины синие?

– Слушайте, не знаю… Да вы проходите, повспоминаем еще.

– Да нечего мне больше вспомнить… слушайте, ну честно, нечего… это я так… сказать…

– П-постойте… не уходите!

Женщина краснеет.

– Замужем я.

– Да нет, у нас тут… междусобойчик один, в библиотеке.

– Ой, да некогда мне по междусобойчикам-то.

– Да нет, междусобойчик насчет воспоминаний.

– Да вы что?

– Ну… я, кадровик наш, еще двое парней, старушка одна…

– Здорово…

– В библиотеке собираемся. Знаете, наверное… на Вознесенской.

– Ой, а не опасно? Полиции-то не боитесь?

– Боимся, конечно… а куда денешься, жизнь такая…

Женщина оживляется.

– А у меня муж говорил, у него приятель один вроде чего-то помнит.

– И не донес на приятеля?

– Так вроде бы, черт его пойми, помнит он или нет… А можно я его тоже приведу?

– Вы не торопитесь, вы сначала узнайте, помнит он или нет?

– Да как я узнаю… чего, вот так подойти и спросить, что ли?

– Ну и подойти, и спросить… вот как я вас спросил…

– Ой, ну не получится так.

Кладу руку ей на плечо.

– Получится.

Начинаю верить сам в то, что говорю. Получится. У каждого из нас есть свои воспоминания о будущем. О будущем, которого не было. О будущем, которое только может быть. Там. Там. Впереди.

Они делают все, чтобы будущее не наступило. Они. Кто они. Все. Там. Наверху. Которые хотят, чтобы все осталось, как сейчас, чтобы не было машин, проходящих через порталы, чтобы не было всеобщего источника информации, чтобы…

Кто-то прячет будущее. Кто-то прогоняет будущее, которое осторожно подкрадывается к городу каждую ночь. А будущее не обманешь, будущее просачивается в сознание людей, снится, – не взрослым, конечно, взрослым некогда – а детям, в детских снах. И вспоминается потом ни с того, ни с сего, а я же видел, а люди не бензином машины заправляли, а как-то по-другому электричество получали, чуть ли не из воздуха… а-а-а, так это же во сне было, мне в два года этот сон снился…

Ходим по улицам.

Прячем в сердцах кусочки будущего.

Кадровик недоверчиво смотрит на меня:

– А это еще кто с вами?

– Новенькие… кто…

– Какие новенькие, хотите, чтобы про нас тут всем растрезвонили?

– А что предлагаете, вообще людям не верить? Ну, так и будем каждый в своей скорлупе сидеть, будущее прятать… Я с ними говорил уже, нормальные люди…

Кадровик морщится.

– Ладно… ведите… только чтобы в последний раз, нечего мне тут проходной двор устраивать. Вы поймите, не детский сад тут шутим…

Киваю. Чувствую, что краснею, за что он со мной так, будто сам я не понимаю, что не детский сад тут шутим.

Рассаживаемся.

Кадровик заваривает чай, разливает по чашкам. Оглядываю сидящих, ого, много нас, человек двадцать наберется, многонько уже…

– Ну, давайте… кто что помнит…

– А я дома помню…

– Да говорили уже про дома-то!

– Да нет, я помню, как их строили… вот так на машине какие-то блоки подвозят, потом их поднимают, поднимают, как оригами складывают…

Женщина отчаянно жестикулирует, пытается показать, бросается к доске, рисует.

– Вот… вот… они как оригами складывались.

Киваю. Надо же. Как оригами.

– А я помню… там в будущем болезней нету…

– Хочешь сказать, там лекарство от всех болезней изобрели?

– Ну да… оно вообще три копейки стоит, и сделать его легче легкого…

– Так почему не сделают?

– Невыгодно, почему… это же вся фармацевтика к черту пойдет…

Кадровик оборачивается ко мне. Чувствую, что настала моя очередь.

– А вы… что помните?

– Да… как-то ничего…

– Ничего не вспомнили нового? Что ж вы так…

– Да… не вспоминается что-то… – вынимаю пульт управления, парализую сидящих, – ни с места. – — – Следуйте за мной. Вы арестованы. Все.

Всхлипывает накрашенная девица.

– А вы молодец… это ж надо ж было такую группировку накрыть…

Киваю.

– Служу Мегаполису.

– Далеко пойдете.

– Стараюсь.

– Я смотрю, это уже десятое задержание у вас…

– Где-то так…

– Так это вам и премию квартальную можно.

Улыбаюсь

– Не откажусь.

– Домой вас подвезти?

– Да я еще этих чертей по камерам рассадить должен.